Маршевые роты из Бердска провожали на фронт с оркестром

В мае исполнилось 100 лет со дня рождения российского писателя, участника Великой Отечественной войны Виктора Астафьева. В память о великом мастере слова бердчане провели музейные чтения. На встрече обсудили один из самых нашумевших романов Астафьева «Прокляты и убиты», на страницы которого попал Бердск.

(Продолжение. Начало в №20 «БН»)

Писатель, ушедший на фронт добровольцем, проходил в бердском гарнизоне, в 21-м стрелковом полку, курсы подготовки снайперов. И в первой части романа «Прокляты и убиты» он поведал тяжелую окопную правду, нарисовал Бердск на пороге войны, предельно честно и драматично. Участники музейных чтений сравнили роман Виктора Астафьева с воспоминаниями других очевидцев событий. И постарались понять, почему Астафьев называет Бердск «Чертовой ямой», а роман считают одной из самых тяжелых книг о войне.

«Не Чертова яма, а святое место»

На музейные чтения пригласили журналиста «Бердских новостей» Наталию Захарову, которая рассказала историю одного интервью, опубликованного в газете в конце 90-х.

– Однажды редактор нашел в газете «Труд» статью – там рассказывалось, что действие 1-й части романа Астафьева «Прокляты и убиты» происходит в Бердске, в запасных полках гарнизона. В городе еще не было собрано столько материалов о бердских лагерях, как сейчас. И мы с интересом ухватились за возможность больше узнать об этой странице бердской истории, еще и в прочтении писателя, – рассказала она. – Мы прочли роман, опубликовали в газете обзор «На пороге войны». Повествование в романе начинается осенью 42-го года с прибытия в запасной полк молодых новобранцев, а заканчивается отправкой маршевых рот полка на фронт. Роман тяжелый, пророй беспросветный. Виктор Астафьев беспощаден в изложении фактов гарнизонной и фронтовой жизни. Бердск в нем предстает «большой могилой, именуемой Чертовой ямой, в которой запросто пропадешь».

Когда материал вышел в газете, в редакцию позвонил ветеран Великой Отечественной войны Анатолий Андреевич Соколов, который сказал, что тоже начинал службу в бердских запасных полках, и не согласен с мнением Астафьева.

Анатолий Соколов пошел добровольцем на войну в 17 лет. Попал в 22-й стрелковый запасной полк, в учебно-минометную роту минбатальона, где готовили сержантский состав. Перед окончанием обучения его перевели в Купинскую авиационную школу. В итоге Анатолий Соколов в составе 2-го Украинского фронта 44-го Уманского отдельного авиационного полка 5-й воздушной армии прошел Румынию, Югославию, Венгрию, Чехословакию, Австрию. Летал на бомбардировщике ПО-2, а после ранения служил механиком. В общем, личность легендарная, и к его мнению стоило прислушаться.

Учили стрелять, воевать, уберечься в бою

Анатолий Соколов не совсем согласен с Астафьевым – слишком уж роман давит на читателя негативом, слишком окрашен в темные тона, считает он.

– Не Чертова яма, а святое место, где обучались военному делу солдаты и сержанты Сибирских дивизий, которые потом участвовали в битве под Москвой, Сталинградской и Курской битвах, полегли под городом Белым, дошли до Берлина.

По словам Соколова, когда ребята прибыли на место, в расположении 22-го полка имелось все для проживания и военной подготовки: казармы в обширных землянках, штаб полка, столовая, пекарня, продовольственные и вещевые склады, санитарная часть.

После карантина парням выдали новое обмундирование. И пять тысяч молодых людей начали армейскую службу под руководством сержантов полка. «Конечно, после дома все казалось непривычным: строгий армейский распорядок и дисциплина, – вспоминал Соколов. – Но служба в армии всегда была непростой, особенно в военное время. Поднимали нас в шесть утра. Потом – политзанятия, изучение оружия, строевая подготовка, тактические занятия, стрельбы. Каждое воскресенье ходили на лыжах на несколько километров в бору. Занятия проходили в казарме и на учебном поле, куда полк выходил под музыку духового оркестра. Рядом с музыкантами, верхом на красивом коне, ехал командир полка, фронтовик, капитан Бибиков (ходить он не мог из-за ранения). Тут же стояли все офицеры, пока весь полк не прошагает мимо них. На учебное поле выходили со своим оружием: минометчики несли стволы и плиты 50- и 82-миллиметровых минометов, 180-миллиметровые тянули на себе конные упряжки, пулеметчики тащили стволы и станки пулеметов. Легче всех было стрелкам-автоматчикам с их ППШ. Стреляли мы боевыми патронами и минами».

В экстремальных условиях все по-разному воспринимают окружающую действительность и проявляют себя. Разные командиры обучали солдатиков в бердском гарнизоне. «Командир отделения Киршин был туповатый в теории, да и в стрельбе из миномета не блистал, но зато налегал на строевую подготовку. Он буквально загонял нас; особенно ему нравилось заставлять нас ползать по-пластунски. На улице стоял март, и мы всегда были мокрыми до тел… Но в основном в полку служили порядочные сержанты и офицеры. Особенно уважали бойцы фронтовиков – они учили парней не только стрелять и воевать, советовали, как уберечь себя в бою, заботились о них. Примером такого фронтовика был капитан Бибиков».

Иногда тяжелое, однообразное течение жизни стрелкового полка нарушалось неординарным событием, то радостным, то трагическим. Однажды служивых сводили в поселок Бердск: они там сфотографировались… А в другой раз, во время принятия присяги и вручения бойцам личного боевого оружия, группа баптистов отказалась принимать оружие. «В полк прибыл военный трибунал, – констатировал автор воспоминаний. – Показательный процесс проходил в помещении солдатской столовой.  Одного из баптистов, зачинщика смуты, приговорили к расстрелу. Вердикт привели в исполнение перед строем личного состава батальона». По мнению Анатолия Андреевича, подобная мера «воспитания» была необходима и возымела свое действие: остальные из группы верующих приняли оружие. «Почему я должен идти защищать Родину? Жизнью рисковать? А кто-то нет?!».

Закончилось шестимесячное обучение будущих бойцов тренировками по посадке и высадке взводов в вагоны. А тренировали парней не зря – станции, к которым подходили эшелоны, часто бомбили вражеские самолеты, и надо было действовать четко, отрабатывали каждое движение.

Крестила вслед каждую роту

– Какое же мнение о бердских запасных полках правильное? – подытожила Наталия Захарова. – А, может быть, и не нужно делать выбор. И эти мнения дополняют друг друга. Кроме того, роман Виктора Астафьева – это не документальное свидетельство, не архивный материал. Это художественный вымысел писателя, его суровая правда о войне, выстраданный кусок из жизни солдат и офицеров. Нельзя забывать о том, что написан он в самый разгар перестройки. Тогда многое подвергалось переосмыслению, девальвации. И многие писатели, режиссеры создавали произведения, которые теперь мы называем коньюнктурой. Но это ни в коей мере не относится к творчеству Астафьева. На мой взгляд, это было время покаяния. И нам надо было выговориться, рассказать о пережитых страданиях и ошибках. И Астафьев это сделал; будучи истинным художником, он взял на себя миссию быть совестью народа.

А самое главное, что в финале романа весь негатив и беспросветность как бы уходят, и мы видим Астафьева с его человеческим, христианским взглядом на мир. Утром, под оркестр, маршевые роты отправились на вокзал, чтобы «прильнуть к другой рати». И боец заметил женщину, которая пошла с пустыми ведрами за водой. Увидев солдат, она отшвырнула эти ведра, чтобы никакая напасть не коснулась русского воинства. И каждого перекрестила вслед – это метафора Родины-матери, провожающей сыновей на войну. За каждого у нее болит сердце, и за каждого она будет молить Бога, чтобы он вернулся домой живым.

«Цитата»

…Она появилась из ворот крепко рубленного дома, добежала до середины дороги, но тут же запнулась, на мгновение обмерла, закрыла вскрикнувший рот ладонью и, круто повернувшись, хватила обратно, со звоном бросила ведра, коромысло во двор, охлопала себя, отряхнула подол, ничего, дескать, не было, никаких пустых ведер, спиной прислонясь к доскам ворот, распластавшись на них, — женщина оберегала воинство от лихих напастей. Через минуту Лешка обернулся: выйдя на дорогу, баба размашисто, будто в хлебном поле сея зерно, истово крестила войско вослед — каждую роту, каждый взвод, каждого солдата осеняла крестным знамением русская женщина по обычаю древлян, по заветам отцов, дедов и Царя Небесного, напутствуя в дальнюю дорогу, на ратные дела, на благополучное завершение битвы своих вечных защитников.